Хотят ли русские войны,
Спросите вы у "Тишины",
Над ширью пашен и "Полей",
И у "Берёз" и "Тополей",
Ещё спросите у солдат
Что за лопатка "Вариант",
Что за "Обувка" на ногах,
Как "Козлик" нагоняет страх.
Чем пахнут "Муха" и "Тюльпан",
И чем наполнен наш "Стакан",
В каких местах наш "Вихрь" и "Вал"
Какой "Капустник" правит "Бал",
"Фантасмагорией" какой
"Фагот" играет и "Гобой".
Что доставляет наш "Курьер",
И где находится "Барьер",
Спроси "Метис" с "Мулатом" как
Попали в русский "Зоопарк",
Чем связан с "Буратино" "Шмель",
И от чего спасёт "Свирель"
Как от "Пионов" и "Гвоздик"
Благоухает наш цветник.
Какие "Кактусы" растут,
Какие "Васильки" цветут.
Что за "Акации" в лесу,
И что вам "Дятлы" принесут.
Какое "Пламя" у "Костра"
Как "Клюква" русская красна,
Хотят ли русские проблем
Спросите вы у "Хризантем"
У "Незабудок" и "Витрин"
Спросите, нужен русским мир?
И вам ответит "Бородач"
И, вместе с ним "Вампир" и "Грач",
"Подкидыш", "Марья" и " Иван",
"Заколка", "Гоблин", "Гардиан",
И "Бурундук" и "Кипарис",
И "Канарейка" и "Нарцисс",
И "Целина" и "Гиацинт"
И "Мумия" и "Гном" и "Винт",
И "Черноморец" и "Волна"
"Енот", "Кальмар" и "Камбала"
И даже "Аметист" и "Клещ"
Вам объяснят простую вещь.
И вы поймёте мысль мою
Война нам, русским, *********нестрашна.

Новый учитель, придя в класс, обнаружил, что одного мальчика дразнят и обзывают дурачком. На перемене он спросил ребят, почему они его так обзывают.
— Да он и вправду дурачок, господин учитель. Если дать ему большую
монету в пять шекелей и маленькую в десять, он выберет пять, потому что думает, что она больше. Вот, смотрите...
Парень достает две монеты и предлагает мальчику выбрать. Тот, как всегда, выбирает пять. Учитель с удивлением спрашивает:
— Почему же ты выбрал монету в пять шекелей, а не в десять?
— Посмотрите, она же больше, господин учитель!
После уроков учитель подошел к мальчику.
— Неужели ты не понимаешь, что пять шекелей больше только по размерам,
но на десять шекелей можно купить больше?
— Конечно понимаю, господин учитель.
— Так почему же ты выбираешь пять?
— Потому что, если я выберу десять, они перестанут давать мне деньги!

И с этой минуты нет более невинной Джанет Лесли – есть великолепная Сайра, поставившая своей целью добиться высшего могущества, доступного женщине в Османской империи. (А так же не менее великолепная Мойва…)

О Джейсоне Филдинге шла дурная слава – он был привлекателен, как грех. (Это в копилку сомнительных комплиментов, вроде «Вы напоминаете мне океан... Меня от вас так же тошнит»)

В большой семье уэльского принца при мистических обстоятельствах рождается Элейн, наследница сразу трех королевских династий Англии. (Вон оно как, а вы все про физиологию, мистика же!)

После нескольких лет мучительного брака прекрасная Серена, проданная алчными братьями в жены старому развратнику, овдовела. Увы, братья планируют продать ее вновь, и единственный выход – побег и сомнительная участь куртизанки. (Мы не ищем легких путей…)

Тристан Трегеллоус, герцог Сент-Рейвен, не «благородный разбойник», а прекрасная Крессида Мэндвилл – далеко не «беззащитная девушка»! И если для достижения собственных целей им надо объединиться – что ж, тем лучше! (Для достижения общих целей они, наверное, половину романа запоминали собственные имена)

Невинную красавицу пускают с аукциона в роскошном лондонском борделе. Однако в последний момент к Порции приходит спасение – в лице благородного игрока Брайта Маллорена… (Благородный игрок в борделе, а про имя героини я молчу)

ХVII век. Вот уже почти столетие идет жестокая борьба между Англией и Испанией за владычество на морях и новые колонии. Отношения кровной мести давно сложились между знатными родами двух стран – Ланкастерами и Дельгато. (Жаль расстраивать автора, но Ланкастеры – боковая ветвь королевского дома Плантагенетов, в общем-то, пресеклась в 15 веке. Или это однофамильцы?)

Рожденная в мире жестокости и печали, леди Джоанна Престон спрятала свою несравненную красоту за неприступными стенами (Стенами из штукатурки?)

Сэр Николаc Боваллет – потомок знатного рода и знаменитый пират. Однажды, в жестоком бою, он захватывает испанский галеон, и среди пассажиров корабля оказывается прекрасная сеньора. (А так же ее не менее прекрасный муж. Сеньора – обращение к замужней даме).

Однако тропический рай превращается в царство дикой жестокости, когда неизвестный французский пират грабит ее дом, увозит фамильное золото и обещает вернуться, чтобы завладеть еще более желанным сокровищем – прекрасной Энни. (Жди меня и я вернусь, только очень жди! А она и небось ждала…)

Для лихого красавца капитана Майлза Кросса, самого отчаянного из пиратов Нового Света, женщины всегда были лишь приятным минутным развлечением… пока встреча с Алекс Уайком не изменила его жизнь. (А это точно девушка была? Может фамилию просклоняли, а имя забыли…)

Капитан Эрик Кросс поклялся, что безжалостно расправится с бандой пиратов, наводящий ужас на Семь морей, – и начал охоту. (Подарите автору глобус – там еще больше морей найти можно, аж целых 63, а то как-то мало будет, хотя и «Семь морей» тоже на первый взгляд неплохо - Средиземное, Красное, Восточно-Африканское, Западно-Африканское, Китайское, Персидский залив и Индийский океан).

Когда-то Лазар ди Фиори был изысканнейшим из принцев. (Был? Вы просто не умеете его готовить).

И вот я стою один на один с приемной комиссией. Стою, как стоял под Москвой в грозном сорок первом генерал Панфилов. Насмерть. Отступать некуда. Со стороны это выглядело так. На подиум, подхалимски сутулясь, вышел журавлеобразный юноша с большой задницей и маленькой змеиной головкой. Ноги заканчивались лакированными стоптанными шкарами и коричневыми штанами, сильно стремящимися к лакированным штиблетам, но так и не сумевшими до них дотянуться. Все оставшееся между коричневыми штанами и черными башмаками пространство было заполнено отвратительно желтыми носками. А заканчивался этот со вкусом подобранный ансамбль красной бабочкой на длинной шее. Она развевалась, как флаг над фашистским рейхстагом, предрекая комиссии скорую капитуляцию.
– Как вас зовут? – спросили меня.
– Илюфа.
В комиссии недоуменно переглянулись.
– Как-как?
– Илюфа, – скромно ответил я, про себя поражаясь их тупости.
Следует пояснить, что, поскольку первые восемнадцать лет я провел в Кишиневе, то разговаривал я на какой-то адской смеси молдавского, русского и одесского. К этому «эсперанто» прибавлялось полное неумение произносить шипящие и свистящие. Вместо С, З, Ч, Ш, Щ, Ц я разработал индивидуальную согласную, которая по своим звуковым данным напоминала нечто среднее между писком чайного свистка и шипением гадюки. Что-то вроде «кхчш». Все это фонетическое изобилие подкреплялось скороговоркой, что делало мою речь совершенно невразумительной. Меня понимали только близкие друзья. По каким-то интонационным оттенкам, мимике и телодвижениям они улавливали генеральное направление того, что я хотел сказать, а уж дальше полагались на свою интуицию.
Очевидно, увидев, а тем более услышав меня, экзаменаторы предположили, что я являюсь посланцем неведомой им доселе страны. Однако, посовещавшись, пришли к единому мнению, что я таким странным образом заигрываю с ними.
– Значит, Илюфа? – приняли они мою игру.
– Илюфа! – подтвердил я, ничего не подозревая.
– И откуда фе вы приефафи, Илюфа? – раззадоривали они меня.
– Иф Кифинефа, – отвечал я.
– Ну, фто фе, Илюфа иф Кифинефа, пофитайте нам фто-нибудь.
Они явно входили во вкус. «Ну, за-сранцы, держитесь!» – подумал я, а вслух сказал:
– Фергей Мифалков. Бафня «Жаяч во фмелю».
В переводе на русский это означало: "Сергей Михалков. Басня «Заяц во хмелю».

Ф жен именин,
А, можеч быч, рокжчения,
Был жаяч приглакхчфен
К ехчву на угохчфеня.
И жаяч наф как сел,
Так, ш мешта не кхчщкодя,
Наштолько окошел,
Фто, отваливхкчишкхч от фтола,
Ш трудом шкажал…

Что именно сказал заяц с трудом, отвалившись от стола, комиссия так и не узнала. Я внезапно начал изображать пьяного зайца, бессвязно бормоча, за-икаясь и усиленно подчеркивая опьянение несчастного животного всеми доступными мне средствами. И когда к скороговорке, шипенью, посвистыванию и хрюканью прибавилось еще и заячье заикание, комиссия не выдержала и дружно ушла под стол. Так сказать, всем составом.
Я ничего этого не замечал, я упивался собой.
– Хватит! – донеслось до меня откуда-то снизу. – Прекратите! Прекратите немедленно!
Это кричал из-под стола серый от конвульсий все тот же Юрий Павлович Белов.
– Прекратите это истязание! Мы принимаем вас! Только замолчите!
Я был счастлив, но счастье мое длилось недолго. Нина Николаевна, педагог по сценречи, окунула меня в ушат с холодной водой.
– Дитя винограда! – сказала она. – Если ты не займешься своей дикцией, через полгода вернешься домой.
Каждый день с утра до вечера я как проклятый выворачивал наизнанку язык, наговаривая невероятные буквосочетания. И наконец на одном из занятий отчеканил:

Шты, штэ, шта, што.
Жды, ждэ, жда, ждо.
Сты, стэ, ста, сто.
Зды, здэ, зда, здо.

Шипящие и свистящие звенели, как туго натянутая струна.
– Молодчина! – похвалила меня Н.Н.
– Хфто, правда хорофо? – по привычке спросил я.
И все улыбнулись.